ИМХО, сидеть на месте, ждать и не рыпаться.
1. Посмотришь, такая ли она на самом деле хорошая. Полгода играть можно. Ещё бы полгода потерпел, было бы больше уверенности. Поживите в гражданском браке, пожениться если всё хорошо всегда успеешь, а вот если всё хреново, то это уже большой косяк. Развод - говно, я так думаю.
2. Посмотришь, как себя будут вести твои тараканы (а как они ТЕБЯ будут вести).
3. Остынешь чуть-чуть и взвесишь всё хорошенько.
Ты тут озвучил вариант принять и забыть, причём она не узнает, что ты знаешь. У Стругацких в "Трудно быть богом" есть совершенно чудесное место. Я думаю, ты не думал о проблеме в этом свете. Вот для меня, например, это действительно важно.
У мальчишки было сердитое, заспанное лицо. "Во набрались-то,
- ворчал он. - Глаза в разные стороны смотрят..." - "Молчи, дурак", -
сказал тогда Румата и... Что-то случилось потом. Что-то очень скверное,
что погнало его через весь город на пустырь. Что-то очень, очень скверное,
непростительное, стыдное...
Он вспомнил, когда уже подходил к дому, и, вспомнив, остановился.
...Отшвырнув Уно, он полез вверх по лестнице, распахнул дверь и
ввалился к ней, как хозяин, и при свете ночника увидел белое лицо,
огромные глаза, полные ужаса и отвращения, и в этих глазах - самого себя,
шатающегося, с отвисшей слюнявой губой, с ободранными кулаками, в одежде,
заляпанной дрянью, наглого и подлого хама голубых кровей, и этот взгляд
швырнул его назад, на лестницу, вниз, в прихожую, за дверь, на темную
улицу и дальше, дальше, дальше, как можно дальше...
***
Он долго, яростно, с острым наслаждением обливался водой и обтирался
уксусом, сдирая с себя ночную грязь. Уно, против обыкновения молчаливый,
хлопотал вокруг него. И только потом, помогая дону застегивать идиотские
сиреневые штаны с пряжками на заду, сообщил угрюмо:
- Ночью, как вы укатили, Кира спускалась и спрашивала, был дон или
нет, решила, видно, что приснилось. Сказал ей, что как с вечера ушли в
караул, так и не возвращались...
***
Румата поднялся наверх, постучавшись, вошел в кабинет. Кира сидела в
кресле, как и вчера. Она подняла глаза и со страхом и тревогой взглянула
ему в лицо.
- Доброе утро, маленькая, - сказал он, подошел, поцеловал ее руки и
сел в кресло напротив.
Она все испытующе смотрела на него, потом спросила:
- Устал?
- Да, немножко. И надо опять идти.
- Приготовить тебе что-нибудь?
- Не надо, спасибо. Уно приготовит. Вот разве воротник подуши...
Румата чувствовал, как между ними вырастает стена лжи. Сначала
тоненькая, затем все толще и прочнее. На всю жизнь! - горько подумал он.
Он сидел, прикрыв глаза, пока она осторожно смачивала разными духами его
пышный воротник, щеки, лоб, волосы. Потом она сказала:
- Ты даже не спросишь, как мне спалось.
- Как, маленькая?
- Сон. Понимаешь, страшный-страшный сон.
Стена стала толстой, как крепостная.
- На новом месте всегда так, - сказал Румата фальшиво. - Да и барон,
наверное, внизу шумел очень.
- Приказать завтрак? - спросила она.
- Прикажи.
- А вино какое ты любишь утром?
Румата открыл глаза.
- Прикажи воды, - сказал он. - По утрам я не пью.
Она вышла, и он услышал, как она спокойным звонким голосом
разговаривает с Уно. Потом она вернулась, села на ручку его кресла и
начала рассказывать свой сон, а он слушал, заламывая бровь и чувствуя, как
с каждой минутой стена становится все толще и непоколебимей и как она
навсегда отделяет его от единственного по-настоящему родного человека в
этом безобразном мире. И тогда он с размаху ударил в стену всем телом.
- Кира, - сказал он. - Это был не сон.
И ничего особенного не случилось.
- Бедный мой, - сказала Кира. - Погоди, я сейчас рассолу принесу...
Вот так вот - в художественной форме. Я имею в виду - ты сможешь держать в себе такую тайну с самым близким для тебя человеком, с матерью твоих детей, даже если примешь всё, что было? Одно дело - когда она держит в себе - это её прошлое, её дело. И совсем другое - с тобой. Не бери в голову, просто вот подумалось сразу, как увидел твой пост.
